Итак, выбирай самый верный путь. Пиши новую вещь, и как можно лучше. И помни, Марита намучилась не меньше тебя. Может, даже больше. Рискуй. Она так же, как ты, переживает утрату».
Только в полдень он наконец отказался от попыток работать. Первое предложение он написал сразу же, как только вошел в комнату, но дальше ничего не получалось. Дэвид зачеркнул первую фразу и попробовал начать сначала, и снова – полная пустота. Следующая фраза не шла, хотя он отчетливо слышал ее. Дэвид попытался еще раз начать с простого предложения, и снова – ничего. Ничто не изменилось и через два часа. Дальше первой фразы он так и не двинулся, а все последующие получались чрезвычайно пустыми и бесцветными. Дэвид не сдавался целых четыре часа, пока не понял, что его настойчивость бессильна перед случившимся. Он признал это, но не смирился, закрыл и спрятал тетрадь с зачеркнутыми рядами строчек и отправился на поиски Мариты.
Она читала на террасе, греясь на солнышке, и, едва взглянув на Дэвида, все поняла и спросила:
– Ничего?
– Хуже, чем ничего.
– Совсем-совсем?
– Ни строчки.
– Давай выпьем, – сказала Марита.
– Давай, – согласился Дэвид.
Они вошли в бар, и вслед за ними в открытую дверь проник теплый день. Это был прекрасный день, такой же, как вчера, или даже лучше, потому что лето уже уходило, и каждый погожий день воспринимался как подарок. «Нельзя терять времени, – подумал Дэвид. – Попробуем провести его хорошо, в свое удовольствие». Он смешал мартини, наполнил стаканы, и напиток получился на вкус ледяным и несладким.
– Ты правильно сделал, что начал писать сегодня утром, – сказала Марита. – Но давай пока забудем об этом.
– Хорошо.
Он взял бутылку джина «Гордонз», слил воду из-под оттаявшего льда и стал отмерять напитки, наливая их в пустой стакан.
– Чудесный день, – сказал он. – Что будем делать?
– Пойдем купаться, – сказала Марита. – Жаль терять такой день.
– Хорошо, – сказал Дэвид. – Предупредить мадам, что мы опоздаем к обеду?
– Она уже приготовила для нас холодные закуски, – сказала Марита. – Я подумала, ты захочешь поплавать в любом случае, как бы тебе ни работалось.
– Очень предусмотрительно, – сказал Дэвид. – А как мадам?
– С синяком под глазом, – ответила Марита.
– Не может быть.
Марита рассмеялась.
Они обогнули мыс по лесной дороге, оставили машину в одном из тенистых островков хвойного леса и перенесли корзину с едой и пляжные принадлежности в спрятавшуюся в прибрежных скалах бухту. Дул слабый восточный ветер, и, когда они вышли из зарослей пиний к морю, оно было темно-синего цвета. Прибрежные скалы были красными, песок в бухте лежал желтыми складками, а вода над песчаным дном, когда они подошли к морю, оказалась янтарно-прозрачной. Они спрятали корзину и рюкзак в тени самого большого из камней, разделись, и Дэвид, собираясь нырять, забрался на камень. Он стоял на камне под солнцем, голый и загорелый, и смотрел на море.
– Хочешь нырнуть? – крикнул он Марите.
Она покачала головой.
– Я подожду тебя.
– Нет, – крикнула она и вошла в воду по бедра.
– Ну и как? – спросил Дэвид сверху.
– Прохладнее, чем обычно. Почти холодная.
– Хорошо, – сказал он, и, пока она, глядя вверх на Дэвида, медленно входила в воду, сначала по живот, потом по грудь, он выпрямился, привстал на мысках, на какое-то время застыл в воздухе, а потом метнулся вперед и вниз, легко разрезав воду, точно дельфин. Она поплыла к бурлящему кругу, но Дэвид уже вынырнул рядом, подхватил ее, обнял и прижался солеными губами к ее губам.
– Elle est bonne, la mer, – сказал он. – Toi aussi.
Они поплыли за пределы бухты в открытое море, туда, где подножие горы скрывалось под водой, и там, лежа на спине, раскачивались на волнах. Вода остыла, но верхний слой немного прогрелся, и Марита лежала, выгнув спину, так что вся голова, кроме носа, была под водой, а поднятые ветерком еле заметные волны нежно омывали ее загорелую грудь. Из-за яркого солнца глаза ее были закрыты. Дэвид плыл рядом и, поддержав ее голову рукой, поцеловал сначала левую, а потом правую грудь.
– У них вкус моря, – сказал он.
– Ты мог бы заснуть прямо здесь?
– А ты?
– Я не смогу лежать только на спине.
– Поплывем подальше и назад.
– Давай.
Они заплыли далеко, так далеко, что показался берег за соседним мысом, а потом и багряные вершины поднимавшихся над лесом гор. Они полежали на спине, глядя на берег, и не спеша поплыли назад, останавливаясь перевести дух, сначала, когда скрылись из виду вершины гор, потом, когда спрятался соседний мыс, а затем уверенно, в один прием миновали вход в бухту и выбрались на берег.
– Устала? – спросил Дэвид.
– Очень, – сказала Марита. Она никогда не заплывала так далеко.
– Сердце выскакивает?
– О нет, все хорошо.
Дэвид подошел к большому камню и взял одну из бутылок тавельского и два полотенца.
– Ты похожа на котика, – сказал он, опускаясь на песок рядом с Маритой.
Он протянул ей вино, она отпила из бутылки и вернула ее Дэвиду. Он тоже сделал большой глоток, а потом Марита, растянувшись на солнышке, на бархатистом сухом песке возле корзины с закуской, сказала:
– Кэтрин, наверное, не устала бы.
– Как бы не так. Просто она не плавала так далеко.
– Правда?
– Мы очень много проплыли, малышка. Я ни разу не видел с моря гор.
– Ну хорошо, – сказала она. – Сегодня мы ей все равно ничем не поможем, так что не будем думать об этом, Дэвид?
– Да.
– Ты еще любишь меня?
– Да. Очень.
– Может быть, я совершила большую ошибку, и ты стараешься меня не обидеть?