Он обнял собаку за шею и ощутил ее дрожь. Ночные звуки стихли. Они не слышали слона, Дэвид заметил его, только когда собака повернула голову и плотно прижалась к мальчику. В этот момент их накрыла тень слона, когда тот бесшумно прошел мимо, и легкий ветерок с горы обдал их его запахом. Запах был сильный, но старческий и кислый, и, когда слон прошел, Дэвид заметил, какой у него длинный, чуть не до самой земли, левый бивень. Они затаились, но слон больше не показывался, и тогда они пустились следом за ним в лунную ночь. Собака бежала сзади и, когда Дэвид останавливался, тыкалась носом ему под коленку. Дэвиду нужно было еще раз взглянуть на самца, и он наконец настиг его у самой кромки леса. Слон уходил в сторону горы и постепенно оказался в полосе ровного ночного ветра. Дэвид подошел так близко, что слон снова заслонил от него луну и обдал кислым запахом старости, но правого бивня Дэвид так и не разглядел. Подходить ближе с собакой было рискованно, и Дэвид отвел ее назад, стараясь держаться в полосе ветра, и заставил собаку лечь за стволом дерева. Дэвид надеялся, что собака послушается и останется на месте, но, как только он направился к темной громаде слона, он снова ощутил под коленкой толчок влажной морды.
Они шли по следу, пока не оказались на поляне. Здесь слон застыл неподвижно и только шевелил огромными ушами. Его тело оставалось в тени, но луна освещала его голову. Дэвид зашел сзади и, осторожно зажав пасть собаки рукой, стараясь не дышать, стал обходить слона справа, так чтобы щекой постоянно чувствовать дыхание ночного ветра и ни в коем случае не оказаться с подветренной стороны от слона, пока не рассмотрел его голову и медленно двигающиеся уши. Правый бивень был толщиной с бедро Дэвида и загибался до самой земли.
Дэвид с собакой отступили назад, и теперь ветер дул ему в затылок, и они отходили до тех пор, пока не вышли из зарослей к открытому, похожему на парк лесу. Собака бежала впереди и остановилась подле тропы, где они вышли на след слона и где Дэвид оставил охотничьи копья. Он перекинул перевязанные кожаным ремнем копья через плечо и, взяв в руки свое любимое, с которым никогда не расставался, направился в сторону шамба. Луна стояла высоко, и он не понимал, почему из деревни не доносится барабанный бой. Что-то случилось, раз его отец был в шамба, а барабан молчал.
Они загорали на твердом песчаном пляже в самой маленькой из бухт, куда ездили только вдвоем, и Марита сказала:
– Она не поедет в Швейцарию.
– В Мадрид ей тоже не нужно ехать. Испания не самое подходящее место для расставания.
– У меня такое чувство, точно мы женаты всю жизнь и у нас постоянно какие-то трудности. – Она откинула ему волосы со лба и поцеловала его. – Хочешь поплавать?
– Да. Давай прыгнем с высокого камня. С самого высокого.
– Ты прыгай, – сказала она. – Я поплыву, а ты прыгнешь через меня.
– Хорошо. Только не двигайся, когда я нырну.
– Посмотрим, как точно ты прыгаешь.
Глядя наверх, она видела, как он балансировал, стоя на высоком камне, потом коричневая фигура изогнулась на фоне голубого неба. Дэвид полетел к ней, и вода у нее за спиной поднялась фонтаном из глубины. Дэвид перевернулся в воде, вынырнул прямо перед нею и тряхнул головой.
– Я прыгнул слишком близко, – сказал он.
Они проплыли до входа в бухту и назад, вытерли друг друга насухо и оделись на берегу.
– Тебе правда понравилось, что я прыгнул так близко?
– Очень.
Он поцеловал ее. Кожа у нее была свежая и прохладная и пахла морем.
Кэтрин застала их в баре. Вид у нее был усталый, но держалась она спокойно и просто. За обедом она сказала:
– Я ездила в Ниццу, по дороге остановилась за Вильфранш посмотреть, как входит в порт крейсер, и немножко опоздала.
– Ты приехала почти вовремя, – сказала Марита.
– Но у меня было очень странное ощущение, – сказала Кэтрин. – Краски казались слишком яркими. Даже серые тона. Оливковые деревья просто сверкали на солнце.
– Так бывает при полуденном свете, – сказал Дэвид.
– Нет. Не думаю, – ответила она. – В этом было что-то неприятное. Зато, когда я остановилась посмотреть на корабль, было очень красиво. Правда, он показался мне маленьким и совсем не воинственным.
– Пожалуйста, возьми мясо, – сказал Дэвид. – Ты ведь почти ничего не ела.
– Прости, – сказала она. – Очень вкусно. Я люблю tournedos.
– Хочешь что-нибудь вместо мяса?
– Нет. Я поем салат. Можно попросить бутылку «Перье-Жуэ»?
– Конечно.
– Мне всегда нравилось это вино, – сказала она. – Мы пили его, когда были счастливы.
Позже, в комнате, Кэтрин сказала:
– Ты только, пожалуйста, не волнуйся, Дэвид. Но за последнее время мне стало хуже.
– Как хуже? – спросил Дэвид. Он погладил ее по голове.
– Не знаю. Сегодня утром мне вдруг почудилось, что я состарилась и даже время года изменилось. Потом краски стали неестественными. Я расстроилась и подумала, что нужно позаботиться о тебе.
– Ты и так обо всех чудесно заботишься.
– Нет, я должна, но я так устала, да и времени не было. Но я понимаю, это будет унизительно для тебя, если деньги кончатся и тебе придется одалживать, а я из-за своей небрежности ничего не устроила и не оформила бумаги. И все из-за моей несобранности. И потом я очень боюсь за твою собаку.
– Мою собаку?
– Да, ту, что осталась в рассказе, в Африке. Я пошла в твою комнату посмотреть, не нужно ли тебе чего-нибудь, и прочла рассказ. Вы с Маритой говорили о чем-то в соседней комнате. Но я не слушала. Ты оставил ключи в шортах, когда переодевался.
– Я написал только половину рассказа.