– Бог мой, – сказал Дэвид. – Она же не ездила на нем с тех пор, как мы купили машину.
– Так она и сказала. Она решила вспомнить, как это делается. Ты хорошо поработал?
– Не знаю. Завтра станет ясно.
– Завтракать будешь?
– Не знаю. Поздновато.
– Лучше поешь.
– Пойду приведу себя в порядок, – сказал он.
Он уже принял душ и начал бриться, когда появилась Кэтрин. На ней были купленная в Гро-дю-Руа блуза и короткие холщовые брюки до колен. Было жарко, и блуза насквозь промокла от пота.
– Чудесно, – сказала она. – Только болят мышцы бедер при подъеме в гору.
– Ты далеко заехала, дьяволенок?
– Шесть километров, – сказала она. – Пустяки, но здесь столько подъемов и спусков.
– Страшная жара. Кататься можно разве что ранним утром, – сказал Дэвид. – Но я рад, что ты вспомнила про велосипед.
Она пошла в душ, а когда вернулась, сказала:
– Смотри, какие мы оба смуглые. Как раз такие, как нам хотелось.
– Ты – темнее.
– Ненамного. Ты тоже очень загорел. Посмотри на нас вместе.
Они подошли к высокому зеркалу.
– Ну, как мы тебе? – сказала она. – Очень красиво. Мне нравится.
Она стояла прямо перед ним, и он дотронулся до ее груди.
– Правда, странно, наши мокрые волосы кажутся бесцветными. Тусклыми, как водоросли.
Она взяла расческу и зачесала волосы назад, точно только что вышла из моря.
– Теперь снова буду носить их так. Помнишь, какие у меня были волосы в Гро-дю-Руа и потом, когда мы жили здесь весной.
– Мне нравится, когда они чуть-чуть спадают на лоб.
– А мне так надоело. Но раз тебе нравится… Может быть, поедем в город и позавтракаем?
– Ты еще не ела?
– Хотела подождать тебя.
– Ладно, – сказал он. – Поедем и позавтракаем. Я тоже голоден.
Они отлично позавтракали cafe au lait, brioche с клубничным джемом и oeufs au plat avec jambon, а когда поели, Кэтрин спросила:
– Ты не пойдешь со мной к Жану? Я хочу вымыть голову и подстричься.
– Я подожду тебя здесь.
– Ну, пожалуйста, пойдем со мной. Ты же был там раньше, и хуже от этого никому не стало.
– Нет, дьяволенок. Один раз я уступил, но только раз. Это все равно, что сделать татуировку или еще что-нибудь в этом роде. Не уговаривай.
– Но это так важно для меня. Я хочу, чтобы мы были одинаковыми.
– Мы не можем быть одинаковыми.
– Нет, можем, если ты согласишься.
– Я сказал – нет.
– Даже если это – мое единственное желание?
– Если бы!
– Но мне так хочется, чтобы мы были похожи. Ты уже почти такой, как я, осталось совсем чуть-чуть. Море постаралось за нас.
– Пусть оно и дальше старается.
– Но я хочу сегодня же.
– И тогда, надеюсь, ты будешь довольна?
– Я уже довольна, потому что ты соглашаешься. Я счастлива. Я же тебе нравлюсь. Сам знаешь. Считай, что это ради меня.
– Это глупо.
– Нет, не глупо, раз ты делаешь это для меня.
– Очень расстроишься, если я откажусь?
– Не знаю. Наверное, очень.
– Ладно, – сказал он. – Тебе это правда так важно?
– Да, – сказала она. – Спасибо тебе. Это займет не много времени. Я предупредила Жана, что мы зайдем, и он будет ждать.
– Ты всегда так уверена, что я все сделаю для тебя?
– Я знала, что ради меня ты согласишься.
– Но я не хотел. Не надо было уговаривать.
– Тебе же все равно. Пустяк, а зато потом как забавно. О Марите не беспокойся.
– При чем здесь Марита?
– Она сказала, что если ты не сделаешь этого для меня, то, может быть, сделаешь для нее.
– Не выдумывай.
– Да. Она сказала так сегодня утром.
– Жаль, ты не можешь на себя посмотреть, – сказала Кэтрин.
– Слава Богу, не могу.
– Ну, посмотри в зеркало.
– Не хочу.
– Тогда на меня. Ты теперь совсем такой же, хочешь не хочешь. Вот какой ты.
– Это невозможно, – сказал Дэвид. – Я не могу быть похожим на тебя.
– И все же, – сказала Кэтрин, – мы похожи. Лучше, если ты поймешь это поскорее.
– Это невозможно, дьяволенок.
– Все возможно. Сам знаешь. Просто не хочешь на себя посмотреть. Теперь мы оба хороши. Так я была одна, а теперь нас двое. Посмотри на меня.
Дэвид посмотрел в ее глаза, которые так любил, на ее смуглое лицо, на неправдоподобно однотонные, цвета слоновой кости, волосы и, видя, как она счастлива, понял, какую невероятную глупость он совершил.
В то утро он боялся, что не сможет продолжить работу над рассказом, и действительно, поначалу у него ничего не получалось. Но в конце концов он заставил себя писать, и вот они снова шли в лесу по следу вдоль старой, проложенной слонами дороги. Дорога была такой вытоптанной, что казалось, будто слоны ходили здесь с тех самых пор, как остыла стекавшая с горы лава, и лес вокруг стоял высокий и густой. Джума преследовал уверенно, и теперь они шли очень быстро. Ни отец, ни Джума не сомневались в успехе, а потому переход по тропе то тёмным лесом, то солнечными прогалинами был несложным, и Джума снова дал ему винтовку 303-го калибра. Но потом они натолкнулись на свежие, еще курившиеся кучи помета и плоские круглые отпечатки, оставленные стадом слонов, вторгшихся на тропу откуда-то слева из леса, и потеряли следы своего слона. Джума, разозлившись, отобрал у него винтовку. Только к полудню им удалось настигнуть стадо и обойти его, слушая и наблюдая из-за деревьев, как шевелятся огромные уши, сворачиваются и вытягиваются, обыскивая кроны, хоботы, трещат сломанные ветви и поваленные деревья, утробно урчат слоны и глухо шлепают о землю кучи помета.
Наконец они обнаружили следы старого самца, и, когда они вывели их на тропу, протоптанную другим слоном, поменьше, Джума усмехнулся, обнажив белый ряд зубов, а отец кивнул головой. Казалось, они знали какую-то скверную тайну, как в ту ночь, когда он нашел их в шамба.