Райский сад - Страница 34

– Очень. Так буду звать тебя только я.

– А что это значит?

– Краснеющая девушка. Скромница.

Он крепко прижал ее к себе, и она прильнула к нему и положила голову на его плечо.

– Поцелуй меня, – сказала она.

Кэтрин вернулась взъерошенная, возбужденная, довольная собственным совершенством.

– Значит, ты все-таки сводила его на море, – сказала она. – Выглядите вы неплохо, хотя и не просохли после душа. Ну-ка покажитесь.

– Покажись-ка лучше ты, – сказала девушка. – Что это за цвет?

– Gendre, – сказала Кэтрин. – Нравится? Жан экспериментирует с новой краской.

– Великолепно, – сказала девушка.

Волосы Кэтрин смотрелись необычно вызывающе на фоне ее загорелого лица. Она взяла бокал у Мариты и, потягивая мартини, оглядела себя в зеркале, а потом спросила:

– Позабавились на пляже?

– Мы хорошо поплавали, – сказала Марита. – Но не так долго, как вчера.

– Отличный напиток, Дэвид, – сказала Кэтрин. – Мартини у тебя почему-то получается лучше всего.

– Из-за джина, – сказал Дэвид.

– Сделаешь мне?

– Пожалуй, тебе не стоит пить, дьяволенок. Скоро будем обедать.

– А я хочу, – сказала она. – После обеда буду спать. Ужасно устала от этих крашений и перекрашиваний.

– И какого же ты теперь цвета? – спросил Дэвид.

– Светло-пепельная, почти белая, – сказала она. Ты привыкнешь. Я хочу походить так. Посмотрим, как долго продержится этот цвет.

– Будешь совсем светлой? – спросил Дэвид.

– Как обмылок, – сказала она. – Помнишь?

В тот вечер Кэтрин была совершенно неузнаваемой. Когда они вернулись с пляжа, она сидела в баре. Марита задержалась у себя в комнате, а Дэвид прошел в зал.

– Что ты с собой сделала, дьяволенок?

– Смыла шампунем всю эту ерунду, – сказала она. – От нее оставались грязные пятна на подушке.

Выглядела она поразительно – волосы были очень светлые, почти бледно-серебристые, и от этого лицо казалось еще смуглее.

– Ты чертовски красива, – сказал он. – Но лучше бы у тебя были прежние волосы.

– Об этом поздно жалеть. Хочешь, я тебе еще кое-что скажу?

– Конечно.

– С завтрашнего дня я ничего не пью, начинаю учить испанский, читать и перестаю думать только о себе.

– Бог мой, – сказал Дэвид. – У тебя был важный день. Подожди, дай мне только выпить и переодеться.

– Я буду здесь, – сказала Кэтрин. – Надень темно-синюю рубашку, ладно? Из тех, что я купила для нас обоих.

Дэвид не торопясь принял душ и переоделся, а когда вернулся, женщины были в баре, и он пожалел, что не может нарисовать их обеих.

– Я уже рассказала наследнице, что начинаю новую страницу в моей жизни, – сказала Кэтрин. – Я только что ее открыла и хочу, чтобы ты любил Мариту тоже, ты даже можешь жениться на ней, если она согласна.

– Я мог бы на ней жениться в Африке, если бы принял магометанство. Им можно иметь трех жен.

– Как было бы хорошо, если бы все мы могли пережениться, – сказала Кэтрин. – Тогда никто не смотрел бы на нас косо. Ты пошла бы за него, наследница?

– Да, – сказала девушка.

– Очень хорошо, – сказала Кэтрин. – Я так переживала, а оказывается, все просто.

– Ты серьезно? – спросил Дэвид Мариту.

– Да, – сказала она. – Сделай мне предложение.

Дэвид посмотрел на нее. Марита была очень серьезна и возбуждена. Он вспомнил ее лицо с закрытыми от солнца глазами, темную головку на белом махровом халате, расстеленном на желтом песке, на берегу, где они впервые любили друг друга.

– Я сделаю предложение, – сказал он. – Только не в этом чертовом баре.

– Чем тебе не нравится бар? – спросила Кэтрин. – Это наш семейный бар, и зеркало купили мы сами.

– Не говори чепухи, – сказал Дэвид.

– Это не чепуха, – сказала Кэтрин. – Я вполне серьезно. Нет, правда.

– Хочешь выпить? – спросил Дэвид.

– Нет, – сказала Кэтрин. – Я хочу договорить до конца. Посмотри на меня.

Марита опустила голову, а Дэвид посмотрел на Кэтрин.

– Я все обдумала сегодня днем, – сказала она. – Я действительно все обдумала. Я тебе говорила, Марита?

– Говорила.

Дэвид понял, что Кэтрин не шутит и что они договорились о чем-то, чего он не знал.

– Я пока твоя жена, – сказала Кэтрин. – Пусть так. Но я хочу, чтобы и Марита была твоей женой и помогла мне разобраться во всем, а потом она унаследует мое место.

– Почему она должна что-то наследовать?

– Пишут же люди завещания, – сказала Кэтрин. – А тут кое-что поважнее.

– Ну, что скажешь? – спросил Дэвид Мариту.

– Я сделаю все так, как ты захочешь.

– Славно, – сказал он. – Для начала я хотел бы выпить.

– Выпей, пожалуйста, – сказала Кэтрин. – Нельзя, чтобы ты страдал от того, что я ненормальная и не могу определиться. Но ущемлять себя я тоже не стану. Я так решила. Она любит тебя, а ты ее, немножко. Это же видно. Другой такой тебе не найти, а я не хочу, чтобы после меня ты достался какой-нибудь стерве или остался один.

– О чем ты? Выше голову, – сказал Дэвид. – Ты здорова, как лошадь.

– Точка. Так мы и сделаем, – сказала Кэтрин. – Надо только тщательно все обдумать.

Глава семнадцатая

Солнце ярко осветило комнату, и начался новый день. «Пора работать, – сказал он себе. – Все равно ничего не повернешь назад. Только Кэтрин могла бы все изменить, но и она не знает, с какой ноги встанет и на каком она свете. Чувства твои не имеют значения. Лучше садись работать. Только в этом есть какой-то смысл. В остальном его маловато. Тут уж ничто не поможет. Это было ясно с самого начала».

Когда он наконец вернулся к рассказу, солнце уже стояло высоко, и он забыл про обеих женщин. Нужно было представить, о чем думал в тот вечер его отец, сидя возле зеленовато-желтого ствола фигового дерева с эмалированной кружкой виски в руке. Отец легко расправлялся со злом. Не давая ему ни малейшей власти над собой, он обращался со злом точно со старым закадычным приятелем, и зло, нанося удар, не достигало цели. Отец, в отличие от многих знакомых ему людей, был неуязвим, и убить его могла только смерть. В конце концов Дэвид понял, о чем мог думать его отец, и все же не стал писать об этом в рассказе. Он написал лишь о том, что сделал отец, что он чувствовал, и тогда снова вошел в образ, а слова отца, обращенные к Моло, стали его словами. Он хорошо выспался, лежа на земле под деревом, и, проснувшись, слышал, как кашляет леопард. Больше леопарда не было слышно, но он знал, что зверь где-то поблизости, и снова заснул. Леопарда привлек запах мяса, но мяса у них было много, так что беспокоиться было не о чем. Утром, перед рассветом, сидя подле тлеющего костра с чаем в эмалированной кружке с отбитыми краями, он спросил Моло, добрался ли леопард до мяса. Моло ответил: «Ндио», – и тогда он сказал: «Там, куда мы идем, мяса будет вдоволь. Поднимай людей, пора начинать восхождение».